Изба досталась мне старая, древняя даже. Если снаружи ветхость ее можно было попросту прикрыть тесом, то уж внутри кое-что пришлось поменять: пол был щелястый и холодный, рамы - гнилые, стекла - потрескавшиеся, но самое главное - разваливалась печка, старинная, глинобитная. Существовала некогда несложная технология: из досок сооружалась опалубка, заливалась жидкою глиною, и глину эту долбили потом деревянным пеньком-толкачом, пока она, выпустив всю воду, не превращалась в камень.

Отслужив кое-как одну зиму, трещиноватая печь, не топившаяся лет двенадцать, пока дом стоял без хозяина, стала приходить в совершеннейшую негодность: каждый день я вынимал из ее нутра куски обвалившейся глины. В конце концов, она прогорела насквозь, и дым через щели повалил в комнату. Сколько-то времени я пытался противостоять бедствию, замазывая трещины свежею глиною, но она держалась недолго: высыхая, отслаивалась от стенок, и дым снова пробивался наружу. Стало понятно, что уходить в следующую зиму с такой печкой нельзя. Позвал я самого мастеровитого мужика в нашей деревне. Он поглядел и сказал: "Можно". Мне было поручено разломать реликтовое творение и купить в колхозе огромное количество кирпича - на том и порешили, скрепив договор самым традиционным способом. Помнится, мастеровитый сосед, разглядывая широченные скамьи, пущенные вдоль стен, в задумчивости проговорил: "Да-а, у пьяненьких мужичков здесь поспа-ато..." Затем еще восхитился прежними мастерами, объяснив, что скамьи сделаны из "цельных плах, да не пиленых, а колотых: брали кряж, надсекали с торца, и начинали в трещину забивать клинья, пока бревно не лопалось".

Разобрал я кирпичную трубу, разворотил печку, повыносил все во двор, подмел и вымыл запылившуюся комнату. На это ушло три дня. Мастеровитый сосед, возвращаясь вечерами с колхозной работы, всякий раз останавливался перекурить и высоко оценивал мои трудовые свершения. Потом указал, где накопать глины - я и это исполнил, затратив еще два дня. Наконец, когда я решил, что череда моего подвижничества завершена, и теперь за дело возьмется сосед, он вдруг сказал:

- Зятю надо фундамент до холодов положить...

- А после фундамента?

- Можно. Весной. А то ведь в мороз глину не размешаешь.

Ладно, думаю, человек он некрещеный - какой с него спрос?

Следующим взялся за дело самый знаменитый на всю округу печник, проживавший в райцентре. Я приехал к нему, уговаривал, уговаривал, он, как знающий себе цену мастер, отказывался, но в конце концов, согласился. Показал несколько книг, в которых были печи и его конструкции, потряс нагромождением разнообразных знаний о дымоходах, кирпичах и теплопроводности, заявил, что крещеный, но Бог у него в душе - по этим словам безошибочно определятся закоснелый безбожник, - и лишь тогда мы благополучно отправились в мою деревню.

Тут мне пришлось заниматься точнейшими измерениями и черчением на полу, чтобы дымоход будущего печного шедевра попал точно в отверстие от прежней трубы. На другой день я выпиливал огромный кусок пола, на котором должна будет покоиться самая лучшая в районе печь, подводил под края этой площадки шесть кирпичных столбов - заказанный легендарным умельцем фундамент. Потом безостановочно пошли требы, службы, и к мастеру я попал чуть ли не через месяц. Снова привез его домой: заглянув в подпол, он определил, что шести столбов маловато, надо бы - девять. После его отъезда я скорехонько - наловчился уже - соорудил еще три столба под средней линией будущей печки и стал терпеливо ждать назначенного мне срока.

Между тем короткое здешнее лето по обычаю кончилось, начались дожди, ветра, ночные заморозки, спать приходилось в одежде, да электрический обогреватель немного еще выручал.

В назначенный день прибыл мастер. Надел фартук, очки, разложил инструменты и пошел посмотреть приготовленную мною глину. Глина была трех сортов: из ближнего оврага, из дальнего и - размоченные комья от старой печки. Мастер помял пальцами и одну, и вторую, и третью:

- Не нравится.

- Да отчего ж не нравится, когда у нас ею все пользуются?

- А, у вас всегда плохая глина была!

- Шестьсот лет всех устраивала - из нее за это время, поди, не одну тыщу печей сложили... Да и собор, самый большой на всю округу, из этой же глины - кирпичи ведь прямо здесь и пекли...

- Я с этой глиной работать не буду.

- Так где ж взять хорошей?

Он назвал место неподалеку от районного центра. Через год-другой, когда счет крещенных мною пошел на тысячи, а погребенных - на сотни, я нашел бы и грузовик, и помощников, а в ту пору рассчитывать можно было лишь на себя:

- Оттуда мне не привезти.

- Ну а эта не подойдет: не нравится мне ее консистенция - не люблю я с таким материалом работать, - сказал еще что-то про суспензию, эмульсию, ингредиенты и уехал.

И тут, по недостатку духовного опыта, совершил я большую ошибку: надобно было сразу начать молиться за мастера, да не просто, а усиленно или, как мы говорим, сугубо, но я совершенно забыл про несчастного, тем более, что служебная необходимость вновь на несколько дней отвлекла меня от холодного дома.

И вот возвращаюсь, а глина в корыте замерзла... Продрожав в телогрейке и ватных штанах до утра, я начал носить в дом кирпичи: глину приходилось рубить комьями и отогревать на газовой плите в кастрюлях и ведрах...

Так совпало, что в это время один немастеровитый сосед начал класть печку своему сыну и все приходил ко мне для обмена творческими достижениями. Мы, быть может, и помогли бы друг другу, но уже после первого ряда кирпичей задачи наши стали решительно расходиться: он строил обыкновенную русскую печь, а я - неизвестно что, но в размерах, заданных большим мастером под неведомую конструкцию. Попутно выяснилось, что кирпичи мои - а колхоз собрал мне все остатки со складов - разной величины, и оттого ровных мест на стенах сооружения оказывалось совсем немного. Правда, впоследствии всякий новый человек, попадавший в дом, почему-то усматривал в этой щербатости невидимую мною закономерность и восхищался способностями печника, сумевшего выложить столь непростой орнамент: "Это, наверное, работа..." - и называлась фамилия печной знаменитости.

Зато сосед мой видел когда-то, как с помощью деревянной опалубки выкладывается внутренний свод, и рассказал мне об этом, а то ведь я не мог сообразить, каким образом лепится из кирпичей "потолок". Потом выяснилось, что "потолок" получился неправильный: у правильного в каждом ряду должно быть нечетное число кирпичей, потому как самый верхний - одинокий "замковый" - должен распирать своды, а у меня в каждом ряду насчитывалось двенадцать, то есть "замковых" или вовсе не было, или выходило по два.

- Так не бывает, - сумрачно говорил сосед и снова лез пересчитывать.

С большим мастером я встретился только зимой, когда приезжал в дом культуры на детский утренник. Помню, учительница вывела меня на середину зала и спрашивает:

- Дети, знаете, кто к нам пришел?

- Дед Мо-ро-оз! - грянули они, как по команде.

После утренника сталкиваюсь на улице с печником: согбенный, еле ползет. Спрашиваю, что с ним случилось. Оказывается, вернувшись от меня он тяжело заболел: воспаление легких, полиартрит, какие-то осложнения, - так до сих пор выкарабкаться и не может...

- Старуха моя сильно ругалась! "Что ж ты, - говорит, - дурень, сделал? Шестьдесят лет, - говорит, - у нас священника не было, наконец, появился, а ты его выгнать надумал? Да за это, - говорит, - такое наказание может быть..." Вот, руки скрючило: ни кирпич, ни инструмент держать теперь не могу... Велела прощения попросить: без этого, говорит, никакой мне надежды не будет... Так что вы уж...

Тут-то я и понял свою вину: надо было в тот самый день начать молиться за бедолагу.

Спросил он еще, как завершилась история с печкой. Я рассказал.

- А какой, - поинтересовался, - системы, какой конструкции?

- Да бросьте вы, - говорю, - какая уж там конструкция: без шапки можно спать, вот и вся система... Да в своде еще по двенадцать кирпичей уложилось...

- Так не бывает, - говорит.

- Да я и сам знаю, что не бывает, только куда уж теперь от этого денешься?

Он пообещал, если оклемается, бесплатно переложить печь и даже соглашался на нашу глину.

- Теперь, отец, пожалуй, и оклемаемся, если и сам будешь молиться.

- Придется, наверное. Старуха тоже вот... заставляет.

К весне он почти поправился и летом приехал перекладывать печь.

- Как же вам удалось трубу в старое отверстие вывести - ведь все было рассчитано под специфическую конструкцию?

- А эта, что - не специфическая?

- И кирпичей в своде, действительно, по двенадцать.

- Виноват, - говорю.

- Коэффициент полезного действия чрезвычайно мал: уж больно толстые стены, - то есть вы пожертвовали теплом ради излишней прочности... А что это за лежанка? И почему две чугунные плитки? Ну, спереди - это понятно, а сзади-то зачем?

Объясняю, что сначала, как положено, установил плитку спереди, в устье печи, но дымоход получился почти прямой, и от неистовой тяги дрова вылетали под самые облака, а то, может, и выше. Тогда для усложнения дымохода и чтобы не засорять поленьями небеса, сложил еще одну плиту сзади, соединил ее вдоль стены с передней - вот и получилась лежанка, на которой хорошо спину лечить, да и Барсику она очень нравится: зимою, как только с драки придет - и на лежанку, окровавленную морду оттапливать, на морозе ведь не умоешься. А тут: сядет, отворотившись от меня, языком и лапами поработает, потом, зажмурившись, оборачивается - представляет морду для обозрения: переносица исполосована, над бровью клочка шерсти недостает, одно ухо стало узорчато-кружевным, а от другого и вовсе почти ничего осталось. Наконец, осторожно открывает один испуганный глаз - этот на месте, другой - тоже цел. "Все в порядке, - говорю, - молодец!" Он в миг спрыгивает с лежанки и, не замечая миски с едой, направляется к двери: стало быть, еще не последний раунд сегодня...

Мастер сосредоточенно попримолк: вероятно, продумывал технологию переделки и оценивал объем предстоящих работ.

- Вы бы не напрягались, - говорю: - Меня эта печь вполне устраивает.

Он улыбнулся.

Впоследствии мы встречались нечасто, но всякий раз - с неизменной симпатией. Я испытывал искреннее уважение к этому человеку за все, что в наших печных делах довелось ему выстрадать, понять и преодолеть. Похоже, он отвечал точно таким же чувством.