Летом, когда и в наших переохлажденных краях становится тепло, хотя и не настолько, чтобы можно было ходить босиком, приезжают городские отпускники - по грибы-ягоды, на рыбалку. Рыбалкой, честно сказать, не похвалишься, а вот ягод и грибов - вдосталь. Правда, с грибами однообразие: белые всё, разве что осенью - волнушки еще да немного рыжиков, а другие почти не встречаются. Зато уж с ягодами - на выбор: земляника, черника, малина, клюква, брусника, голубика, костяника, морошка, дикая смородина - красная и черная, шиповник, рябина, калина, черемуха, лекарственные какие-то, вроде толокнянки или боярышника... Может, что и забыл...

Да, есть даже редкое по нынешним временам чудо - княженика: крохотная ягодка с несравненным, неземным ароматом - сорвал, положил на язык, и тебе ни ягодки, ни аромата - очень уж маленькая, к сожалению.

Однажды разыскивает меня некая суматошная женщина, приехавшая из Москвы и, наверное, за этими самыми ягодами, потому как все лицо ее в волдырях, а комарам, мухам, паутам и мошке от ягодных отпускников - превеликая радость и значительное в краткой их жизни утешение. И обращается эта женщина с неожиданной просьбой: освятить какие-то столбушки, поставленные ею в местах, где некогда располагались часовни. Я, признаться, не все понял из сбивчивого рассказа, но выходило, что ехать придется километров за тридцать и машину за мной пренепременно пришлют.

Назавтра я оказался в малознакомой деревне. Сначала мы пили чай в просторной и светлой горнице, где, кстати, заказчица моя появилась на Божий свет: из потолка до сих пор торчал кованый крюк с кольцом, к которому в свой час подвешивалась извлекаемая из чулана люлька, а по здешнему - зыбка. В зыбке этой возрастала и заполошная эта женщина, ее братья и сестры, кто-то из их родителей, а возможно, дед или бабушка - столь древней была изба.

Надо к случаю заметить, что избы в нашем краю - северного сложения: метров с десяток по фасаду, с двадцать пять - от конца до конца, и в двух ярусах, то есть пятьсот метров квадратных, да чердак еще, да подполье... Освящая такие сооружения, я поначалу то и дело попадал в безнадежность - хожу, хожу себе, кроплю и кроплю и вдруг заплутаю: кругом двери, лестницы, как на корабле, - куда идти? Тут - корова, там - теленок, это - овцы, это... это - козел-гад... Толкаешься во все стороны среди цыплят, поросят и кошек, пока людей не найдешь... Потом уж я без провожатых за такое дело не брался: не ровен час забредешь в самую глыбь, а хозяева тем временем подопьют и про тебя позабудут...

Вот в такой избе угостились мы крепким, душистым чаем: женщина, она только что родом здешняя, а так ведь - с младых лет москвичка, стало быть, научилась понимать в чаепитии толк и заваривала по-московски. А потом пошли к старой черемухе у дороги. Там стоял обыкновенный столбик в человеческий рост, какие используются для сооружения оград и заборов. У вершины его был красиво вырезан православный крест, под которым в специальном углублении помещалась завернутая в непромокаемую пленку картонная иконочка святителя Николая, архиепископа города Миры, что в Ликии.

- Часовня точно посвящалась Николаю чудотворцу?

- Да, я хоть и маленькая была, но хорошо помню икону Николы-зимнего и лампадку, правда, лампадка в мои годы уже не светила. А потом все куда-то исчезло, но часовня долго-долго еще стояла, пока не сожгли... Только валуны от фундамента и сохранились...

Действительно: четыре краеугольных камни лежали на своих основоположных местах.

Прочитав подходящие для сего случая молитвы, я окропил памятный знак святою водой, и мы отправились к зерносушилке, где, как выяснилось, в прежние времена располагалось кладбище. Здесь редко где встретишь могилу старше шестидесятых годов, когда очередная атака на позиции российских крестьян, проходившая под знаменем "неперспективности деревень" завершилась полной победой. И вместе с разоренными деревеньками пошли под бульдозер или в огонь недорушенные во время предыдущих баталий часовни, храмы, с ними заодно - и погосты. Теперь все эти угодья без следа сгинули в обширнейших полевых пространствах, зарастающих непролазным кустарником, ветви которого, а по здешнему - вицы, пригодны для плетения хороших корзин. Но это теперь, после очередной, обескураживающей своей молниеносностью, битвы под стягом "нерентабельности коллективных хозяйств", а тогда колхозы еще существовали, и разные, необходимые для крестьянского дела сооружения, тоже. Вот мы и направились к зерносушилке - надобно было освятить крест, напоминавший о тех, кто смиренно покоился под ногами.

Потом вернулись в деревню и освящали столбик на месте другой часовенки - в честь Казанской иконы Божией Матери. Наконец, добрались до колодца, осквернявшегося то кошкой, то крысами, то воронами.

- А отчего они, - спрашиваю, - с такою охотою туда прыгают?

- Племянник мой сбрасывает... Он немножко - того, - и постучала указательным пальцем по виску: - нынче и в армию его не взяли... Никого из нашей деревни не взяли... Трое призывников, и ни один не сгодился, - разговаривала она отрывисто и торопливо. - Из отцовского поколения - все мужчины деревни ушли на войну... Из моего поколения - все парни служили в армии... Некоторые даже - на флоте... А теперь мы уже не дадим защитников Родине... Остались одни дураки... Таких и за трактор посадить нельзя, не то что доверить оружие... А кого они нарожают?.. Если нарожают, конечно... Говорю брату: батюшка приедет, хоть сына-то окрестил бы... Он чуть ли не с кулаками на меня набросился... Хотя столбики и крест сам делал... За водку, правда... Но креститься, говорит, и за водку не буду... И сына не дал крестить... Николину часовню, между прочим, брат и спалил... Когда пришли столбик вкапывать, думала, хоть какие-то чувства в нем зашевелятся... А он - словно колода бездушная... Вообще-то у нас все некрещеные... Разве что старушка одна... Да и я крестилась совсем недавно... В Москве...

Спросил, кто она по профессии: где ж, думаю, можно разговаривать таким диковинным образом?

- Начальник смены на телеграфе... А до этого много лет проработала телеграфисткой-телефонисткой, - и без перехода начала рассказывать о плане восстановления часовен: где раздобыть лес, тес, кровельное железо, у кого заказать иконы...

Я уже не успевал принимать телеграммы и потому решился переключить аппарат:

- У нас на сегодня еще какие-нибудь планы есть?

- Освятить дом... Пообедать... А потом шофер отвезет вас...

- Он хоть дождется?

- Конечно... Сосед... Дальний родственник... В кинопрокате работает... Машину ему на весь день дали...

И пошли мы освящать ее хоромину: это был пятый подряд молебен - язык у меня стал заплетаться. Бродили, бродили - по комнатам, коридорам, чуланам, кладовкам, закутам, клетушкам и опустевшим хлевам, торопыга то подталкивала меня с одной лестницы на другую, то забегала вперед, чтобы отворить дверь, счет которым давно потерялся.

- И последнее, - объявила она: - сеновал...

Перед нами открылось пространство таких необъятных размеров, что я сразу заглянул в ковшик - хватит ли святой водицы для окропления. Перехватив мой взгляд, она молниеносно телеграфировала:

- У меня есть... Крещенская... Сейчас принесу... Только стойте на месте... Не уходите никуда, - и убежала.

Это был старинный северный сеновал с широченными воротами для взвоза - наклонного помоста, по которому лошадь могла взвезти сюда - на второй этаж - телегу или же сани. Здесь гужевой транспорт и разворачивался.

Наполнив ковшик, я обошел с кропилом выметенный сеновал - лишь в одном уголке лежал клочок пересохшей травы, кошенной, вероятно, еще родителями хозяйки:

- Стадион: для футбола, может, и маловат, а волейбольная площадка - как раз поместится, и зрителям места хватит.

- Когда-то здесь и взаправду был стадион, - улыбнулась она: - Отец летом на косилке работал, приносил зайчат - мааленьких... Мы с братом выкармливали их, - мне показалось, что она стала говорить спокойнее и мягче, - к зиме они вырастали и устраивали гонки: по стенам, потолку - ну, по кровле... Дом был крыт еловыми досками, вот они по этим доскам - снизу, изнутри - и носились... Ушками вниз... Смешно... Жили они свободно - могли и во двор выскакивать, но зимой далеко не бегали... Так, по огороду: весь снег перебаламутят - и опять в дом... А весной - уходили... Сначала на день-на два, а потом - навсегда... Летом пойдешь в лес по грибы или по ягоды, встретишь зайчишку какого-нибудь: он замрет и уставится на тебя... А ты думаешь: может, это твой выкормыш?.. Они ведь почти ручными становились - даже погладить себя иногда разрешали... Скотина к ним относилась нормально... Собачка у нас была - спокойная такая: вообще внимания не обращала... Кошка только... Спит где-нибудь, а они носятся да и налетят на нее... Случайно или нарочно - не знаю... Кошка заорет - и за ними, да разве угонишься?.. С зайчатами этими все детство прошло: и мое, и братнино... А теперь вот не всегда поздороваться снизойдет... Особенно после того, как я окрестилась и стала в церковь ходить... Если бы еще только он... Мы с вами целый день по деревне да вокруг нее шастаем... Хотя бы одного человека заметили?.. То-то и оно: все попрятались... Креста боятся... И дома - в Москве - у меня то же самое: никто в церковь не ходит... Беда!.. Что я должна сделать, чтобы помочь им, чтобы спасти?.. Батюшка, который меня крестил, говорит, что Господь нынче дал каждой русской семье, ну - фамилии, роду, по одному верующему... Это, говорит, как после кораблекрушения: бултыхаются люди в океане небольшими такими... кучками... Батюшка как-то покрасивее говорил, но я слово забыла... И вдруг одному из каждой кучки дается лодка... И все могут спастись - места хватит... Он протягивает им руки... Но они отворачиваются и знай себе плюхают ладошками по волнам: мол, сами выплывем... Вот так батюшка говорит... А вы что на это скажете?..

Я сказал, что батюшка, пожалуй, прав.

- Но тогда человек, который в лодке, ну, который уверовал, будет держать ответ за них на Страшном Суде?.. Понятно, что прежде всего спросится с тех, кто отказался спасаться... Но если этот, в лодке, работу свою будет делать неважно?.. Как вы полагаете?..

Я полагал, что ответ, пожалуй, держать придется.

- А у меня ничего не получается... Бьюсь, бьюсь - никакого толку...

- Да не терзайтесь, - говорю, - все идет нормально, и в свой срок с Божьей помощью то, что должно получиться, получится.

Тут она стала перебирать разные человеческие недостатки, пытаясь определить, который из них более прочих мешает ей в благом деле лодочного спасательства.

- Веслами, - говорю, - сильно махать не надо, а то утопающие пугаются, да и по голове запросто можно угодить. - Она почему-то обрадовалась этому наставлению, и мы, наконец, пошли обедать.

Потом я ехал домой и думал, что московский батюшка - молодец: оберегая неокрепшую душу новообращенной, он не стал раскрывать дальнейшие перспективы морского сюжета. Между тем сдается, что они довольно определенны: коли уж в этих лодках места хватает для всех, то новых плавсредств может не оказаться. И когда легкий бриз унесет все суденышки за край видимого горизонта, не останется никого, кто мог бы протянуть руку тонущему и удержать его. Возможно, лодочки эти - наша последняя надежда, последний шанс.