Приехали посыльные от местного руководства: говорят, что селу нашему - старейшему в районе - исполняется шестьсот лет, отчего произойдет всенароднейшее гулянье, и потому необходимо будет которого-то июля наладить погоду.

В этом есть нечто удивительное, потому что село наше названо в честь праздника Преображения Господня, неуклонно отмечаемого девятнадцатого августа по новому стилю, и, думается, испокон веку в день этот всегда случалась превосходнейшая погода, а откуда взялось которое-то июля?.. А оттуда, говорят, что у главы администрации в августе отпуск, и потому день рождения села приходится переносить.

Стало быть, за шестьсот лет до нас прибрел сюда крещеный человек, построил церковь, посвятил ее Преображению Господа нашего Иисуса Христа с надеждою, понятное дело, на преображение всей этой местности и всех диких людей ее, а теперь празднование приходится переносить из-за того, что сызнова одичавшее местное руководство собралось в азиатскую страну прикупить шмоток... Объясняю, что к Начальству небесному обращаться с такою глупостью никак невозможно. Уехали.

Через некоторое время появляются новые ходоки - культработники из областного центра. Мужик в шляпе - он прямо так и зашел в храм - главный по этой части.

- У меня, - говорит, - к вам вопрос, - при этом перегаром от него несет так, что находиться рядом никак невозможно.

Отступив на пару шагов, объясняю насчет головного убора. Он неохотно снимает шляпу и прикидывает, куда поместить ее. А при нем дамочка-секретарша - как раз без всякого покрытия вытравленных кудрей. Главный культурный человек нахлобучивает шляпу на ее бедную голову

- Необходима, - говорит, - хорошая погода на празднование.

Поинтересовался иконами: которые, мол, поценнее? Велел секретарше все в точности записать. Потом спросил насчет храма - которого века...

- Девяностые годы двадцатого, - отвечаю.

- Неплохо сохранился, - говорит.

Секретарша в шляпе объясняет:

- Девяностые годы двадцатого века - это сейчас.

- Тогда занеси в графу: "Наши достижения"...

В свой черед наступает неправильный день великого празднования. С утра отправляюсь на службу - дождь. "Что ж, - думаю, - нормальное дело, мог бы даже и снег пойти". Отслужили. Бабушки-прихожанки понурые стоят - на улицу выходить неохота. Гляжу, а среди них секретарша культурного человека - кудри у нее теперь фиолетовые, но зато косыночкой повязана. Что ж, спрашиваю, она в такой помрачительный цвет окрасилась? Оказывается, начальство повелело в честь праздника и возможного приезда столичных гостей, "потому как фиолет теперь в моде". А где же, спрашиваю, начальство? Выясняется, что начальство уже набанкетничалось и поубывало кто куда. Как-то уж очень быстро они, говорю, даже не верится.

- Дак они уже сутки банкетничают.

Тут еще явилась вымокшая учителка-пенсионерка, которая у меня за чтеца: просит прощения, что опоздала - коза у нее болеет.

- Сколько, - спрашиваю, - у тебя коз?

- Одна дак.

- А у твоего деда сколько было?

- У деда? Да у него лошадей было пять штук, коров - четыре, а овец и коз - кто их считал тогда?

- А в церковь он ходил?

- Каждое воскресенье!

- Вот потому у него столько всего и было. А ты - так с одной козой и останешься.

Она просит епитимью, и я оставляю ее в храме читать покаянный пятидесятый псалом, который она всякий раз читает с ошибками. Впрочем, как и все остальное. А мы отправляется к центру праздника - к деревянному помосту, сооруженному на высоком берегу реки. Из-за дождя действо никак не может начаться, и народ, занявший места на скамейках, терпеливо жмется под зонтиками. Да и ярмарка, специально для которой мастерились дощатые прилавки, молчит: корзинки, лапти, цветастые половики, мед - все спрятано от дождя под клеенками. Отслужил я молебен, полагающийся перед началом доброго дела, и опять пошел в храм: кто-то из приезжих попросился креститься. Потом еще и обвенчал одну немолодую пару. И тут дождь прекратился: вышло солнце. Прочитали мы подобающее случаю благодарственное молитвословие, и на этом богослужения завершились.

А праздник только начал разворачиваться: заиграли гармонисты, загудела ярмарка, выкатилась откуда-то бочка домашнего пива... Вся эта суматоха продолжалась до полной темноты.

Когда стемнело, снова начался дождь.