В молодости он отработал несколько лет на северной верфи, где делали подводные лодки, однако никакой специальности не получил. Это странно: земляки, трудившиеся рядом с ним, стали кто - сварщиком, кто - электриком, кто - станочником, а он, хотя был не глупее своих деревенских собратьев, ничему не научился. Помешала ему, думается, излишне упрощенная потребительность, увлекавшая молодого человека с прямых и твердых дорог на мягкие обочины: то он помогал кладовщику, то - поварам на кухне, то трудился в пожарной охране...

Не сыскав счастья на Севере, он вернулся в родное село и стал участковым. Быть может, милиционер из него получился бы вполне сносный, благо участок наш был спокоен и тих, но потребительность, видно, своего требовала: возжелав еще большего благолепия, он добровольно вызвался блюсти порядок на свадьбах, юбилеях и похоронах. Именно ему доверялись первые - самые важные - тосты. Встав "смирно", он разворачивал листок с анкетными данными юбиляра, покойника или молодоженов и начинал подробно излагать сведения, почерпнутые из всяких официальных документов: аттестатов, дипломов, паспортов, трудовых и пенсионных книжек, военных билетов, добавляя сюда и почетные грамоты, полученные со школьных времен, значки, знаки, призы, вымпела, премии и награды. Народу нравилось, и угощали участкового с щедростью. Впрочем, на свадьбах, случалось, и побивали...

Однако еще пущей жертвенности потребовало стремление охранять в День Святой Троицы благоговейное настроение кладбищенских поминальщиков. На погост он приезжал самым первым: по мере появления односельчан, переходил от могилы к могиле, искренне соболезновал и поминал, поминал, поминал... Бывало, все уже разойдутся, а охранитель наш сладко спит у согретого солнцем холмика, и ничто не тревожит его сновидений. Разве какой-нибудь пес, объевшийся оставленной на могилах закуской, дружески лизнет раскрасневшееся лицо.

Начальству этакое усердие не понравилось, и участкового собирались погнать взашей, однако по причине отсутствия более достойного претендента оставили пока до поры. Между тем ему исполнилось уже сорок лет. По зрелости своей он, безусловно, осознавал всю серьезность предъявленных обвинений и вовсе не хотел лишаться денежного довольствия. Еще более не желала этого его супруга, которая не представляла, каким еще образом благоверный сможет заработать на жизнь. И участковый понял, что спасение - в некоем настоящем милицейском поступке. Так для него началась новая историческая эпоха: эпоха подвигов.

Волею обстоятельств свидетелем первого подвига оказался я. Было это в начальные дни моего пребывания на земле, находящейся под неусыпной опекой достославного милиционера. В нескольких километрах от деревни, стоял я под высоким берегом и ловил щуку на спиннинг. И поймал. И тащил к берегу. Вдруг раздается:

- Руки вверх!

"Кто ж, - думаю, - так неудачно шутит?" Оборачиваюсь: с обрыва смотрят на меня двое - один в форме, другой - в штатском. Чуть поодаль - милицейский автомобиль.

Продолжаю крутить катушку.

- Руки вверх или буду стрелять!

Еще раз оборачиваюсь: на меня, действительно, направлен пистолет милиционера.

- Погодите, - говорю, - дайте хоть рыбину вытащить.

- Предупредительный! - И пальнул в воздух.

Вытянул я щучку - хорошую: килограмма на три-три с половиной, - отбросил ее вместе с удилищем подальше от воды и поднял руки: сдаюсь.

- Где вермут? - спрашивает милиционер.

Ответить на такой вопрос с ходу затруднительно, и мною овладело уныние: милиционер, его окрики, пистолет, скачущая на песке щука - все перестало представлять интерес, и захотелось в даль, туда, где река исчезала за поворотом...

- Извините, - сказал человек в штатском, и его тихий голос вернул меня к реальности бытия, - кто-то ограбил магазин, вот - ищем...

- Есть данные, - грозно воскликнул милиционер, - что грабитель - с бородой, на ногах у него - болотные сапоги, сверху - брезентовая куртка, а уехал он на мотоцикле с коляской. Вот - борода, вот - сапоги, вот - куртка, а вот - след от мотоцикла.

Объясняю, что некий дядечка любезно вызвался показать мне хорошее щучье место и подвез на мотоцикле.

- Как зовут дядечку, вы, конечно, не знаете? - с видом победителя спрашивает милиционер.

- Не знаю.

- И мотоцикл тоже не можете описать?

- Мотоцикл желтый.

- Так это - мой брат, - тихо произнес милиционер, - и на моем мотоцикле. Он говорил мне...

- Только время с тобой потерял! - Человек в штатском сильно разгневался. -Надо было сразу ехать на станцию, а ты: мотоциклетный след, мотоциклетный след... Не знаешь следа собственного служебного мотоцикла?

- Знаю! - возразил милиционер: - Колясочное колесо с повреждением - вот, глядите...

- А куда ты раньше глядел? - и они скрылись. Так закончился первый подвиг.

Второй - тоже был связан с магазином. И ничего загадочного или мистического в этом совпадении нет, просто магазин - единственное у нас злачное место, способное привлечь внимание татя и злоумышленника. На сей раз события развивались несколько странным образом, нарушающим всякие представления о криминальной логике.

К концу обеденного перерыва у магазина, как водится, собрался народ, а продавщица все не приходила. Кто-то сказал, что она и с утра была нетверда в расчетах и взвешивании, а в обед - совсем размягчилась. Тут один из мужичков возмутился: мол, ей - можно, а мне - нельзя? Поковыряв гвоздиком, отомкнул висячий замок и вошел внутрь. Законопослушные граждане его примеру благоразумно не последовали. А он, взяв с полки бутылку уважаемого напитка и буханку черного хлеба, положил на прилавок нужную сумму - без сдачи и вызвал по телефону участкового. Когда милиционер приехал, магазин был уже заперт с помощью все того же гвоздя, а правонарушитель стоял посреди лужи, раскинувшейся пред магазином: допивал напиток из горлышка и закусывал хлебом. Пока милиционер требовал сдаваться без сопротивления, народ смотрел на происходящее серьезно и даже с некоторой тревогой, но когда злоумышленник, завершив трапезу, поднял вверх руки и объявил: "Сдаюсь, берите меня", - раздались первые смешки. Дело в том, что он стоял посреди лужи в резиновых сапогах, а участковый был в полуботинках. Ну, конечно, вымазался милиционер и промок, но усердия его опять не оценили: судья сказал, что это, конечно же, хулиганство, но для нарушителя дело ограничится штрафом, а в отношении продавщицы придется вынести частное определение: тут и пьянство в рабочее время и на рабочем месте, и замок, который однажды уже открывал гвоздем грабитель, похитивший ящик вермута в день первого милицейского подвига, и неисправность охранной сигнализации... Да и участковый додумался: выехал на задержание в полуботинках, а потом боялся в лужу войти. Над историей этой областное начальство и так посмеялось вволю, а теперь - по новой его веселить - судилище устраивать?.. Словом, дело замяли.

Был еще третий подвиг: обнаружение пятнадцатилитровой бутыли с брагой. Тут, казалось бы, все шло благополучно: самогонщица не отпиралась и полностью признавала свою вину, но, пока оформлялся протокол, понятые всю брагу выпили.

- Где вещественное доказательство? - испуганно спросил участковый.

- Ты же сам сказал: понюхайте и попробуйте - мы понюхали и попробовали...

На этом эпоха подвигов завершилась.

Однажды, находясь в областном центре на совещании, он купил у знакомого автоинспектора белый шарообразный шлем с цветастым гербом Отечества, в каких некогда ездили мотоциклисты почетных эскортов. Так началась эпоха белого шлема. Милиционер, казалось, не расставался с ним никогда. Поедет, скажем, за ягодами или грибами, бросит мотоцикл где-нибудь на обочине, а шлем в люльке не оставляет: так и ходит по лесу, - некоторые даже принимали его за инопланетянина с НЛО и писали о своих встречах в газету. То-то уфологов понаехало!.. Впрочем, эпоха белого шлема оказалась недолгой: милиционеру нашлась замена, и он был уволен. На юбилеи и свадьбы приглашать его сразу же перестали, но на похоронах он по-прежнему оставался желанным гостем, поскольку и самого чахлого, самого незаметного покойника умел изобразить великим подвижником и героем. На похоронах мы с бывшим милиционером иногда и встречались.

Практика научила меня оставлять поминки после двух-трех рюмок, пока не все еще позабыли смысл своего собрания. И вот, ухожу я с очередной тризны, а милиционер догоняет:

- Разонравилось мне все, что я говорю.

- Чего так? - спрашиваю.

- А того, что говорю я про человека только хорошее, а думаю про него в это время только плохое. И все остальные - тоже так... Скажу я, к примеру: "За время работы в столовой награждалась почетными грамотами", - а сам думаю: "Ну и наворовала мяса за это время - то-то в котлетах, кроме хлеба, ничего не было", - и вижу, что все так думают... Вам хорошо: "Со святыми упокой", - чтобы, я так понимаю, ее душа успокоилась с душами разных святых людей, - а до котлет или грамот нет никакого дела...

- Как же, - спрашиваю, - будем мы ее осуждать, когда у каждого из нас - свои "котлеты"?

- То-то и оно... Я вот сейчас говорил, а сам представил, что хоронят меня, и кто-то перечисляет мои звания и награды - у меня есть аж три медали, юбилейные, правда, но все равно: медали... И, стало быть, перечисляет, перечисляет медали, а народ думает: "Сколько ж он нашей водки выпил"... Ужас!..

- Да не огорчайтесь, - успокаиваю его: - Некому будет перечислять ваши регалии.

- Почему?

- Ну, вы ведь - умрете, а другого такого - нет...

- Батюшка! - У него даже слезы выступили. - А ведь вправду так... Это ведь... замечательно... Спасибо вам... Но вы уж меня того: "Со святыми упокой", - а?..

- Разумеется. Если жив буду, конечно.

- Ну а если не жив... в том смысле, что раньше меня... я тогда тоже вас: и не перечислением, а "Со святыми"... Вы мне только какой-нибудь циркуляр оставьте... Ну, инструкцию: что читать...

И я подарил ему Псалтырь.