Воскресный день, литургия... "Еще молимся о милости, жизни, мире, здравии, спасении, посещении, прощении и оставлении грехов рабов Божиих", - и читаю записки: "Графиды" - понятное дело, Глафиры, "Великониды" - Еликониды, "Ириньи" - Ирины, "Опоросиньи" - Евфросинии, а "Полухерии" - Пульхерии. Илон, Крисов и Лайм приходится опускать - это некрещеные дети несмышленых родителей.

Потом "еще молимся о упокоении душ усопших рабов Божиих": "Сахардона" - то есть Сакердона, "Ареста" - это Орест, "Вилена, Кима, Новомира и Энгельса"...

- А это, - спрашиваю, - что за люди?

- Дак они, - отвечают, - крещеные. Раньше, пока вас не было, у нас бабки крестили: молитовку погундят, а уж как родители назовут, в том наименовании и оставляли. А Энгельс - Геля, стало быть: хорошее имя - у нас Энгельсов много...

И вот захотелось мне познакомиться хоть с одной такой "бабкой", которая по дерзновению своему крестила здешних младенцев - Новомиров и Энгельсов. Вообще-то крестить может всякий крещеный человек, но: если нет священника и если обстоятельства понуждают, - то есть в исключительных или, как теперь говорят, экстремальных, условиях. В прежние времена женщины знали это: родит где-нибудь на покосе, видит, что не жилец, обмакнет пальцы в кринку с водой: "Крещается раб Божий, - назовет имя, - во имя Отца, аминь, - влажными пальцами коснется головки младенца. - И Сына, аминь, - снова коснется. - И Святаго Духа, аминь, - коснется и в третий раз. - Ныне и присно, и во веки веков, аминь". А если нет воды рядом, то так - без воды. Коли после того помрет младенчик, священники его отпевают как крещеного христианина, а коли выживет - остается только святым миром помазать. Конечно, век этот был на земле нашей - куда как исключительный, и крестить, хоть и без священников, надобно было, но зачем же нечеловеческие имена?..

Кроме того, "крестительницы" эти, неутомимо придумывали всякие слухи: то батюшка нехорош, потому что богатый, а когда оказалось, что бедный, и это плохо - настоящий поп не может быть нищим; то - в каждом селе жена, а коли не так, то - больно строг с женщинами, мог бы и внимание оказать: мало ли что священник - мужчина все же... Дальше стал неправильным, поскольку звался не Алексием, а всех правильных попов, дескать, непременно зовут Алексиями, взять хотя бы Патриарха, которого по телевизору показывают. В подтверждение этих слов говорили еще, что перед подписью своей ставлю букву "о" с точкой, а, к примеру, когда председатель колхоза уходит в отпуск, то за него остается механик и ставит тогда перед своею подписью "и.о."...

Повели меня к одной знаменитости: говорят, у нее даже "поповский фартук" есть. Заходим в избушку: сидит за столом старуха в истрепанной епитрахили и что-то пишет. А епитрахиль - главное священническое облачение, без нее никакой службы не сослужить, и, конечно, никому, кроме священника, надевать ее не полагается. Видать, осталась от батюшки, утраченного в тридцатые годы. Поздоровались. Бабка и объясняет:

- Кошечка моя потерялась. Теперь вот, паря, лешему приходится письмо писать, чтобы возвернул кошечку.

- На каком же, - говорю, - языке письмо ваше?

- Ты что ж, паря, не знаешь, как лешему письма пишут?.. А еще священник!.. Чему вас там только учат... Справа налево!

- И какой же, - спрашиваю, - адрес?

- Да никакой: положи под крыльцо - и будет доставлено.

И вот, думаю я себе, коли во святом крещении человек с Богом соединяется, то с кем же соединяла души людей эта чудодеица в "поповском фартуке"?.. То-то возле ее логовища никто естественной смертью давно уже не помирает, и ни единого человека отпеть нельзя: сплошь самоубийцы. В прошлом месяце тракторист додумался на ходу выбраться из своего трактора и лечь под гусеницу, а вчера, и сорока дней не прошло, его напарник проделал над собой то же самое - эпидемия...

Умирала она тяжело и мучительно. Я приезжал исповедывать ее, но ни капли раскаяния не дождался: она лишь злобствовала на близких своих, на соседей, знакомых и, корчась от боли, выкрикивала: "Не люблю всех!.. Не люблю всех!.. Не люблю всех!.." С этими словами, без покаяния, она и умерла.

А ветхую епитрахиль, послужившую спервоначала неизвестному мне новомученику и претерпевшую затем множество надругательств и оскорблений, я выстирал, окропил святою водою и спрятал в тихое место - пусть отдыхает.